Демон против люфтваффе (СИ) - Страница 42

Повреждения своих внутренних органов, нанесённые сотрудниками внутренних же органов, залечивал сразу, а внешние оставлял в первозданном великолепии. Надеялся, что слух о моём задержании непременно дойдёт до нужных ушей. Но советская бюрократия сработала медленно, и долгожданный визит состоялся лишь через двое суток, когда менее выносливому арестанту полагалось бы сдохнуть.

- Мазл тов, Яков Владимирович.

- Ваня? Это и правда ты? Сержант, дайте больше света в камеру.

- Трудно узнать после местного гостеприимства. Простите, что шепелявлю.

Смушкевич застыл в нерешительности. Вмешался какой-то энкаведешный чин постарше, которого явно приставили провожатым к комбригу:

- Арестованный напал на сотрудника ГБ во время допроса, сломал челюсть.

Я даже отпираться не стал, рассказал про мордобой и взведённый ТТ у морды. Чин явно не понял причину моего недовольства - здесь подобное в порядке вещей. А увечить лубянковского орла не годится.

Яков затребовал моё досье, пробежался глазами по рапорту, заглянул в газету. Спросил лишь:

- Какого чёрта ты представился Анджеем Ковальским из Познани?

- Так вывели нас официально. Не хотел международных осложнений. Анджей погиб летом. Пусть заявляют претензии к полякам, - я усмехнулся разбитым ртом, показав провалы вместо передних зубов.

Смушкевич наклонился.

- Это точно ты уничтожил Гарсия-Морато?

- Посмотрите на газету ещё раз. Там я больше похож на себя чем теперь.

Комбриг резко выпрямился.

- Майор, этот человек - настоящий герой. А о вашем самоуправстве я лично завтра же поговорю с Николаем Ивановичем. Иван Прокофьевич, можете идти?

Я поднялся, изображая крайнюю избитость.

- Отсюда - обязательно. Если товарищ майор позволит.

Тот не стал взбрыкивать по поводу "товарища", а не "гражданина начальника".

- И газетку будьте любезны вернуть.

- Совсем обнаглел? - однако под взглядом Смушкевича скривился и сунул мне затёртый уже листок.

В машине расспросил Яшу: что за он - Николай Иванович.

- За время твоего отсутствия у нас многое что утекло. Ягоду сняли и расстреляли, Николай Иванович вместо него, хотя тоже... - комбриг нервно глянул в затылок водителю и на полном серьёзе продекламировал:

В сверкании молний ты стал нам знаком,

Ежов, зоркоглазый и умный нарком.

- Сами сочинили?

- Народный поэт Джамбул. Расскажи про Морато.

- Можно через пару дней? Говорить долго, а рот болит.

- Ладно, лечись. Нас с Рычаговым на Халхин-Голл отправляют.

- Я с вами!

- Лечись, я сказал! Живого места нет.

- По дороге и выздоровею.

- Ну, не знаю. А вот летать тебе...

- Это ещё посмотрим. На нас, бобруйских, как на собаке - всё мигом затягивается. Так что я с вами. Только жену, Лизу - известите. Нашёлся приблудный Герой Советского Союза.

Смушкевич был начальником ПВО Мадрида. С ним летать не пришлось. Зато второй уже раз вытащил меня из задницы, первый случился после крушения двух испанских ассов, гонявших одинокую "Чайку". И в третий раз пошёл мне навстречу, позволил подлечиться в госпитале, потом прихватил в Монголию.

Аэродром, толпа провожающих, есть знакомые лица, а одно очень даже знакомое...

- Пашка!

Рычагов, отиравшийся в числе пассажиров того же "Дугласа", сгрёб меня в объятиях.

- Не дави так! От гебешных гадов рёбра болят.

- Да и хер на них, упырей из НКВД! - радостно крикнул мой бывший ведущий, нимало не заботясь, что на лётном поле около транспортника масса народу, без стукачей тут в принципе невозможно. - Главное - живой. А сколько наших осталось в Арагоне и под Мадридом...

За них выпили уже в воздухе. Потом пришлось рассказать про последний бой.

- Я попал в столицу буквально через день после того, как её заняли войска Франко. Без боя и особого недовольства горожан. По-моему, их настолько вымотала война, что они уже были рады любому правительству, лишь бы не слышать канонаду и взрывы авиабомб. Военные патрули, сразу порядок. У меня имелись деньги фалангистов, приютивший на зиму старик отдал последние сбережения, - если не уточнять, что попавший под руку офицер хунты тоже весьма недурственно расщедрился, земля ему пухом. - Сел за столик в кафе, и тут меня тихо окликнул знакомый голос. Привет, мол, Иван. Смотрю - Пётр Григорьевич собственной персоной, такой же холёный, как и в тридцать шестом.

- Обожди, - вмешался Смушкевич. - На весь огромный Мадрид вы оказались в одном кафе?

- Яков, ты и правда у Ежова учился подозрительности? Вначале пару кафешек на весь город открылись, вокруг парка. Потому и Морато здесь отирался, больше негде.

- Отстань от него, - нетерпеливо одёрнул шефа Рычагов. - Продолжай.

- Побеседовали. Григорьевич сразу дал понять, что про авиадорес русос здесь лучше не заикаться. Маятник симпатий качнулся в другую сторону и до упора. Теперь мы - злыдни. Пообещал с документами помочь, договорились о сумме и месте встречи. По меркам НКВД, я установил контакт с белогвардейским подпольем.

- А Морато?

- Не торопи, Паша. Как раз к нему подхожу. Я на лицо этого гада не знал. Просто трепотню услышал. Жаль, говорит, война кончилась, а то бы этих горе-пилотов ещё три дюжины посшибал. Навострил ухо в ту сторону. Там киношники, хотят фильм снять про доблестного испанского асса, истребителя красных обезьян. Планируют съёмку, но не могут найти желающего покружить на курносом. Я и не выдержал.